СЕМЬ ИСКУССТВ

Вся выпитая за этот вечер бормотуха мгновенно выветрилась из головы. Как бы я хотел, чтобы вечер продолжался бесконечно и танцевать с Анечкой еще и еще. Но, к сожалению, она отнеслась к моей невинной навязчивости очень скептично, очевидно, уже зная, что нужно столичным мальчикам от скромных провинциальных девушек. К тому же на нее стали косо посматривать подруги. Вот уж эта закоренелая боязнь молвы в нашей деревне!

Aлексей Ушмаев

ПАМЯТЬ О ЧУДНОМ МГНОВЕНИИ^[1]

(продолжение. Начало в № 8/2023 и сл.)

Успешная сессия и насыщенное лето 1973-го

В середине мая, в самый разгар сдачи зачетов, состоялись проводы Николая Рыжакова в армию. Как всегда в таких случаях, пышное застолье на всю ночь, клятвы верности, обещания, напутственные слова. Все было чин чинарём, проводили Николая на славу. Мне, правда, никогда не везло на проводы: никогда не удавалось отгулять по-настоящему, «по-нашему», по-старинному, вволю. Всегда что-то мешало, что-то должно было произойти на следующее утро. Пересдавать зачет, или экзамен, или практикум, кто-то рожает-умирает, зуб вырвали или понос прохватил и т. д. и т. п. Все это мешало оторваться вволю, и приходилось с трудом себя сдерживать. Вот и на этот раз: ранним утром после проводов бежал через весь город с больной головой сдавать зачет по количественному анализу, а гости в это время еще произносили здравицы за новобранца. Да, этому миру еще далеко до совершенства, когда сила любви победит любовь силы и обстоятельства.

Второй курс окончился для меня неплохо. Кажется, это была самая успешная сессия в моей студенческой жизни. Улыбалось ласковое солнышко, и я, абсолютно happy^[2], насвистывал любимую песенку детства возвращаясь после сдачи последнего экзамена домой:

Я первый ученик среди ребят,
Пятерки в мой дневник,
Как ласточки, летят!..

 Тем летом мы переехали из Люблино в болотистые Печатники. Там получили с матушкой, наконец, отдельную однокомнатную квартиру на ул. Шоссейной в последнем девятиэтажном доме, в самой низине. До этого мы жили в коммуналке, то есть с соседями. Появилось необыкновенное чувство: иметь пускай маленький, но свой flat^[3] с отдельным Klo^[4] и ванной. А еще я никогда не забуду, как тогда в Печатниках счастливо заливались квакушки, не подозревая, что их скоро вытеснит навсегда большой город…

Несколько дней отдыха, и снова зовет труба студенческого трудового лета. Благодаря усиленной пропаганде Саши Фофанова, участника группы «АМЕОМ», решили ехать под Юхнов — небольшой городок в Калужской области. Наше место дислокации находилось в центральной усадьбе совхоза в деревне Беляево, на высоком берегу живописной реки Угры. Командовал отрядом некто Юрий Бондарев, хитрый изворотливый мужик с кафедры нефтехимии. Состав подобрался на редкость сильный, хотя и экзотичный. Базис был радиохимическим, с такими яркими личностями, как затейник Гриша Кваша, задиристый Сережа Бескоровайный («Бескроватный»), работяга Паша Дибров, заволжский немец Петя Гинтер и другие, было и несколько «молодых» радиохимиков с первого курса.

Остальных вряд ли можно было отнести к студенческой «семье». Это были какие-то случайные люди, явно попавшие в нашу шарашку по блату — заработать «левые» деньги: каких-то два соискателя (не знаю чего) — Олег Белогрудов и Витя-гитарист, два Леши: Каюшин и Пушин из Черноголовки — начинающие специалисты по угольным кислотам, да еще несколько суровых мужиков явно не студенческого вида и возраста. В этом, правда, было и преимущество. Эти люди явно понимали толк в строительном деле. Украшали отряд Миша Анашкин — преподаватель с химфака и романтик с маленькой дороги, а также две коренастые коротышки, одна из которых, кажется, была женой командира и по совместительству поварихой. Бригадиром отряда стал Игорь Осипов (Бугор), человек, который сыграл значительную роль в моей дальнейшей судьбе. На «Fuck your mother!», классическое матерное восклицание, типичное на любой стройке, он отвечал прозаически и даже с коммерческим налетом: — Фак свою — дешевле обойдется!

Все это, правда, говорилось на русском языке. По-английски мы тогда еще не ругались.

Игорь был подающий большие надежды аспирант на кафедре электрохимии у небезызвестной на факультете Нины Владимировны Федорович, доктора, специалиста по полярографическим максимумам третьего рода на ртутных электродах. Он заморочил этой темой мне мозги и заставил влюбиться в науку под интригующим названием электрохимия.

То лето оставило приятные воспоминания. Настоящая деревенская жизнь со всеми ее прелестями и радостями: каждодневное купание в полноводной Угре, рыбалка, сенокос, колхозный сад с кислыми яблоками, парное молоко. Что еще нужно для полного счастья? В деревенском клубе иногда устраивались Saturday night^[5] с модными танцами. Работать приходилось, конечно, много, но в отличие от Казахстана результаты были налицо. С каждым днем росли два симпатичных двухэтажных домика, которые мы строили для совхоза.

Не обошлось и без комичных случаев. Нежданно-негаданно пропал наш преподаватель-романтик Миша Анашкин. После ужина начались усиленные поиски, которые не привели к успеху. Когда стемнело, заволновались не на шутку. Мало ли что могло случиться?

Народ разбился на группки по два-три человека и стал прочесывать окрестные леса и овраги с криками, которые в начале поисков были благопристойного содержания. Ребята стали уставать, хотелось спать, и ближе к полуночи в темноте стало раздаваться сакраментальное:

 Миша, мать твою за ногу, куда подевался, проклятый?! Лес торжественно отвечал эхом:

Миша, Миша, мать, мать….!

Иногда звучало и похлеще. Я еще ни разу не слышал, чтобы студенты так «вежливо» обращались к своему преподавателю.

Мы с Фофановым перебрались на другой берег реки и в кромешной темноте продолжили поиски. В том месте было небезопасно гулять даже днем. Дело в том, что в начале войны здесь проходила немецкая линия обороны. Вся местность была перерыта рвами и траншеями, везде валялась в большом количестве ржавая колючая проволока. И все это заросло крапивой в человеческий рост. Приходилось идти на ощупь, рискуя провалиться в какую-нибудь яму.

Здесь мы особенно усердствовали в произношении бранных слов самого грязного содержания, проклиная и Мишу, и это страшное место. Окончательно сорвав голос, пришлось с пустыми руками возвращаться назад…

Короткая летняя ночь постепенно стала сдавать свои позиции. На востоке еле заметно появилась нежная утренняя заря. Жидкий полупрозрачный туман заполнил низины и русло реки. Стояла необыкновенная предрассветная тишина, лишь изредка прерываемая всплеском рыбы. Природа, наконец, наслаждалась покоем, который совсем недавно так беспардонно был нарушен поисками Миши. Из предутренней мглы на тропинке, ведущей из леса, появился человек, который неторопливо шел и безмятежно наслаждался природой. Подойдя к реке, он остановился у костра каких-то рыбаков-туристов.

Это ты, что ли, Миша Анашкин? — был первый вопрос. Миша очумело завертел глазами: мол, откуда вы меня знаете?..

Да тебя здесь всю ночь ищут, — добавил незнакомец.

Миша виновато опустил глаза. Он только сейчас понял, что провинился и что иногда не следует так сильно увлекаться романтикой, забывая все на свете. К сожалению, лишь немногие могли его понять, этого безобидного чудака, а, в общем-то, одинокого человека, для которого общение с природой было абсолютным наслаждением: посидеть у маленького костерка в лесу, испить ароматный чай, заваренный на бруснике, понаблюдать в ясную ночь за звездами… На утренней линейке он получил строгий выговор без занесения в личное дело.

То лето подарило мне еще много чудных мгновений. За ударную работу руководство совхоза решило нас отблагодарить своеобразным способом. А именно: разрешило порыбачить на строго охраняемом водоеме. Отобрали добровольцев, среди которых, естественно, оказался я как большой любитель аквариумных рыбок (помню, в детстве я даже «принимал роды» у моей рыбки-гупёшки), и мы покатили на ГАЗике.

Это было захватывающее зрелище! Оголодавшие карпы-пудовики буквально кидались на голый крючок. Упругая подсечка, и неведомая сила повела удилище. Забыв о мерах предосторожности, начинаю упорную борьбу. Натянутая до предела двухмиллиметровая леска лопается с треском!.. Но это не беда, имеется более прочная. Ставлю пятимиллиметровую (это уже на бегемота), лишь бы удилище выдержало! Трясущими пальцами насаживаю червяка, благословляю его плевком, чтоб «им» вкуснее было. Хотя зачем все это, если пруд кишит голодными монстрами? Забрасываю удочку, и червяк летит навстречу своей судьбе. Поплавок, не успев успокоиться, резко дергается и ныряет под воду! Ма´стерская подсечка, и что-то сильное показывает суровый нрав на другом конце удилища. Но я шутить не намерен. После короткой борьбы леска ослабевает, и добыча становится почти ручной. Подвожу ближе к берегу, последние тупые рывки, — и вот крупный обитатель водного царства уже бьется у ног, блестя бронзовой чешуей в лучах уходящего солнца. Оцениваю на глаз: килограмма три потянет. Немного мучаюсь с крючком — успел глубоко заглотить, паршивец. Потом операция в точности повторяется, и очередная рыбина называет себя груздем и полезает в кузов. К счастью, такое удовольствие быстро пресыщает. За каких-то полчаса каждый из нас наловил столько, что не смог унести.

Слава богу, что приехали на грузовике. Усталые, но счастливые, вернулись мы в лагерь. На следующий день каждый член отряда получил на обед по жареному карпу со сметаной.

Теплое лето 1973-го приближалось к концу. Два двухэтажных домика, построенные нами, стояли почти готовые на краю поселка и значительно его украшали. Оставались еще отделочные работы внутри, по существу, самые дорогие, которые определяли нашу окончательную зарплату. Не знаю почему, но мы не успели их сделать и сдать дома «под ключ». Сказалась, наверно, недальновидность командира, который в конце срока не смог сконцентрировать силы на главных объектах (были и второстепенные), да и с материалом нас подвели. Не спасло аварийное мероприятие — задержка части людей сверх срока. Короче, как всегда, обманули нашего брата-студента несмотря на самоотверженный труд.

Но все-таки я не мог быть недоволен прошедшим летом. Новые впечатления, новые места, новые друзья, жизненный опыт, — все это подороже, чем какие-то денежные знаки. К тому же пребывание в стройотряде — отличная возможность отдохнуть от учебы и получить новый запал энтузиазма, чтобы в следующем семестре грызть вновь гранит науки. Тем не менее, худо-бедно я заработал триста рублей (по тому времени примерная цена черно-белого телевизора типа «Рекорд»). Таких «бешеных» денег у меня еще не бывало, и по сравнению с Казахстаном это был огромный прогресс. На эти первые бабки купил мамаше шикарную ламповую радиолу «Урал», которая до сих пор украшает мою московскую квартиру.

Что русскому хорошо, то немцу «Um Gottes Willen»!^[6]

Внезапный поход в прекрасную Мещёру

И снова Москва, снова прелесть первых встреч и обмен впечатлениями после долгой разлуки. За несколько дней до начала учебы я оказался на ВДНХ, где с друзьями в «Вигвамах»^[7] пили пиво. Вдруг в голову пришла мысль позвонить Титану: не приехал ли он уже с целины, где был снова с ребятами нашей 210-й группы в стройотряде? Действительно, слышу знакомый голос, который сразу ошарашивает:

«Алексей, подъезжай сегодня к десяти вечера на Казанский вокзал!..»

Далее узнаю, что рязанская электричка уходит в 22:15, что едем в Мещёру дней на пять в поход.

Судорожно смотрю на часы: полседьмого. Времени в обрез, и еще в магазин надо успеть. Так все стремительно и увлекательно. Но это в нашем духе, в этом весь Титан.

Какой-нибудь немец, который планирует свою жизнь минимум на два года вперед и у которого все, даже самые пустяковые дела типа купить трусы или зубную щетку, разложены по полочкам на каждый день, наложил бы в штаны от такого предложения. И потом долго чертыхался бы, часто повторяя: «Um Gottes Willen!». Я не против планирования в принципе, но все хорошо в меру. Важно научиться отличать главное от второстепенного. Например, зачем терять редкую, особенно в наше время, возможность пообщаться с природой, да еще в кругу друзей?

Итак, полчаса на сборы. Некоторые возражения матушки типа: «И куда этот Титан-паразит снова тянет?!» Но, как всегда, не удается что-либо возразить, поскольку во рту изрядный кусок колбасы, схваченный второпях. Выбегаю из дома с гитарой в руках. Я снова в пути! Радостная встреча с друзьями, с которыми не виделся целую вечность, то есть лето. Впереди почти четыре часа в полупустой ночной электричке, где мы смогли наговориться вдоволь. А рассказать было что.

Кроме Женьки, были еще Шура Шипов (Schulz) и две Люды из нашей группы — Юрочкина и Васильева. Известный расклад, часто описанный в литературе: 2 + 3. Об этом Титан мне не сказал, — действительно, паразит. Как бы чего не вышло…

Рязань встретила нас хмурым прохладным утром. Купив на дорогу три буханки черного хлеба, с трудом отыскали остановку автобуса на Спас-Клепики, и далее, миновав Оку, около двух часов ехали в самое сердце рязанской Мещёры. Маршрут пролегал через озеро Великое к живописной реке, которая зовется Пра. С огромным опозданием узнал я, что в Спас-Клепиках учился Сергей Есенин, замечательный русский поэт. Мы тогда об этом стихотворце мало что знали…

Погода разгулялась, а с ней и настроение. В первый день мы прошли до темноты около пятнадцати километров и почти вышли к знаменитому озеру. Кругом стояли низкорослые и труднопроходимые леса. Места были болотистые, с трудом отыскали сухое место для палатки. К счастью, гнуса и комаров уже почти не было, а это основной бич здешних мест, и летом здесь без «ДЭТЫ»^[8] и «веника», чтобы их отгонять, не пройдешь.

Ясный утренний свет открыл в полном великолепии окружавшую нас природу, которую мы не могли оценить вчера в сумерках. До озера не дошли буквально нескольких сот метров, и оно между деревьями сверкало от восходящего солнца. В лесу уже чувствовалось приближение болдинской осени. Начинали преобладать красновато-желтые тона, и легкая печаль увяданья нежно легла на все живое. Мы попали в царство грибов, их было великое множество, буквально на каждом шагу. Прихваченная с собой сковородка оказалась эффективным орудием «борьбы» с ними — жаркое нам обеспечено на все время пребывания в походе. Самое главное, выдержат ли наши неизбалованные желудки? Рыбалка же разочаровала.

На следующий день тронулись дальше. Непролазный лес сменялся болотами и торфяными карьерами. Кругом беспросветная глушь. За три дня путешествия не встретили ни души.

Лишь однажды вышло из леса какое-то чмо:

Вы кто такие?

Мы студенты, химики, — отвечали несмело.

Значит, «химичите» помаленьку, — сказало оно и удалилось снова в лес.

Тут и там можно было заметить следы прошлогодней трагедии: здесь особенно сильно свирепствовали пожары. Целые полосы черной выжженной земли напоминали о страшном бедствии.

На четвертый день вышли с радостными воплями к Пре-цели нашего путешествия. Необычные темно-бурые воды, очевидно, из-за торфяников, гордо катились на встречу с Окой. В реке довольно много рыбы, но ее очень трудно взять. Наверно, нужно знать какие-то особые приемы лова. Их мы не знали, и снова с ушицей вышел прокол. Пришлось опять довольствоваться грибами, которые за четыре дня уже порядком нас, как говорится, достали.

На следующее утро благополучно вышли к затерявшемуся в дремучих просторах Мещёры поселку Дегунино, а оттуда на попутной машине добрались до большой дороги на Рязань. Так прозаично кончилось это прекрасное путешествие. Кончилось лето.

Впереди была Москва, Университет и новая сессия.

 ГЛАВА III

ВСПОМИНАЙТЕ ИНОГДА БЕДНОГО СТУДЕНТА

4 сентября 1973 года — вторник

Опоздав к началу занятий на один день, мы с Титаном сидели на последнем ряду в Северной химической аудитории (СХА). Профессор Тумаркин что-то там бубнил про «Уравнения математической физики», а мы живо делились совсем свежими впечатлениями о походе и прошедшем лете. Дождавшись перемены, выскочили во двор химфака с охоткой погонять мяч с давними соперниками — Стариной Шульцем и Сергеем Сорокиным. А потом, как всегда, первый учебный день кончился «У Безрукого»^[9] на улице Строителей, дом 12. Хотя тогда я был еще совсем маленький любитель пива и с трудом мог осилить всего две кружки, которые стоили в те времена всего двадцать копеек.

Третий курс быстро захватил нас в свои цепкие объятия. Пожалуй, это было самое тяжелое время не психологически, как на первых курсах, а по существу. Нас начали потихоньку вводить в таинственный мир «Физической химии» с термодинамикой и кинетикой, мир загадочной энтропии и демона Максвелла^[10]. Непросто давались «Квантовая механика» и «Спектры». По аналитической химии продолжался раздел «Методы современного (тогда…) анализа». Нельзя было забывать и идейные дисциплины: «политэк»^[11] и «военку» или просто «войну», которая отнимала много душевных и физических сил от наших неокрепших организмов. Неотъемлемым атрибутом нашей жизни стали работы в лаборатории, где мы засиживались допоздна, приобщая себя к славной армии химиков-исследователей.

Осень 1973-го была очень дождливая и холодная. Пытаясь хоть как-то спасти урожай корнеплодов, руководство страны в самый разгар учебы отправило наш курс на десять дней на картофельный фронт. Поселили в сельской школе со всеми удобствами, прямо на полу.

Несмотря на холод и сырость, мы успешно выполняли план по сбору картошки, а вечерами довольно интересно проводили время. Отыскался магнитофон «Нота», кто-то привез самые последние записи, не смолкала гитара, устраивались длинные дискуссии на тему: «Что такое старение на языке молекулярной биологии?» Эта наука была очень модная тогда, после выхода на русском языке знаменитой книги Дж. Д. Уотсона «Двойная спираль».

Неутомимым заводилой всех этих разговоров был Леня Гаврилов, очень своеобразный парень и интересный собеседник, предложивший сам несколько оригинальных теорий старения живых клеток и человека. К тому же он сумел заинтриговать и увлечь этой проблемой почти всю мужскую половину и частично женскую.

К сожалению, наши пути быстро разошлись, поскольку я никак не мог запомнить названия основных аминокислот (кажется, штук двадцать!), входящих в состав белков. А про азотистые основания типа пургена (или пурина?) вообще молчу. Не знаю, каких высот Леня достиг в науке (последние его следы теряются на «Диком Западе» в США), но, несомненно, он незаурядная личность, и наверняка за счет его стараний современные люди стали жить в среднем на несколько месяцев дольше, правда, не у нас.

Так незаметно прошло время, и мы снова вернулись в сырую осеннюю Москву.

Благодаря усилиям Игоря Осипова (он же «Бугор» и мой бригадир по ССО «Юхнов-73»), который стал аспирантом первого года у доктора Н. В. Федорович и примером для моего подражания, я оказался на кафедре электрохимии, куда впоследствии втянул и Титана. Отмечу, что эта кафедра ютилась в самом конце длинного подвального коридора, и редкий студент залетал сюда по свой воле. У нее была незаслуженно обидная репутация, якобы скучноватая кафедра… На самом деле электрохимия — удивительная наука, со своими тонкостями и слабостями и абсолютно фанатичная к супер-чистоте эксперимента.

Попав на кафедру, мы удивленно озирались: кругом стеклянные монстры — чудо стеклодувного мастерства, которыми были напичканы все лабораторные комнаты. Потом оказалось, что это электролизёры для получения водорода. Возникло чувство неуверенности, как у слонов, попавших первый раз в магазин китайского фарфора. Все казалось таким хрупким и ненадежным. Как можно здесь работать?

Увидев сомнения в наших глазах, Игорь представил нас своей шефине. Нина Владимировна тут же взяла чистый лист бумаги и стала нам объяснять, что такое скорость электрохимической реакции на примере электровосстановления аниона персульфата. Судя по азарту и увлеченности, было видно, что это занятие доставляет ей огромное удовольствие. Два с лишним часа нам приходилось делать ошарашенные глаза и восторгаться всемогуществом и изяществом электрохимической науки. Конечно же, невозможно было устоять перед соблазном участвовать в этом интересном деле. Мы дали слово остаться на кафедре, и нам предоставили возможность делать в практикуме некоторые экспериментальные работы.

Обсуждаю результаты эксперимента с шефом, профессором Олегом Александровичем Петрием^[12].

Начались будни. Днем лекции и практикум по физической химии, вечером бежим на кафедру электрохимии. Романтики, конечно, поубавилось, когда столкнулись с первыми неудачными экспериментами, разбитыми по неопытности стеклянными ячейками и ртутными капиллярами. Работа с ртутью представляла также малоприятное занятие.

Но постепенно мы начали постигать азы тонкого научного эксперимента.

По аккуратности и чистоте электрохимические опыты стоят, пожалуй, на недосягаемой высоте. Получить хорошо-воспроизводимые результаты крайне трудно. Всегда «вылезает» на полярографических кривых какая-нибудь «грязь». Нужно было вырабатывать особое отношение и любовь к стеклу, химическим реактивам, газам, методике проведения эксперимента и, если хотите, к чистоте — в самом широком смысле этого слова. То есть становиться супер-педантом или супер-чистюлей, что не каждому под силу. Женьке Титану, кажется, с самого начала не понравилась эта затея с электрохимией, эта стерильная супер-чистота. Он рвался к экспериментальной, препаративной, «грязной» химии, где все можно пощупать голыми немытыми руками.

На кафедре электрохимии мы впервые услышали, что такое бидистиллят и даже три-дистиллят, и что такое «вода вчерашней давности», а также первую заповедь электрохимика о чистоте капилляра. Ее сформулировал, кажется, первым Серега Жуков (Жук), и она гласила: «Держи капилляр всегда чистым, как свой член».

Большую помощь во всем оказывал нам Игорь Осипов, который в то время был уже аспирантом второго года. Но и его усилия не смогли удержать Титана в «кузнице Гефеста» — на кафедре электрохимии. После очередного неудачного результата по электро-восстановлению аниона тиосульфата он окончательно разочаровался в этой науке и бежал на третий этаж, на кафедру химии нефти. Я же счастливым образом остался электрохимии верен и до настоящих дней нисколько об этом не пожалел.

 ДЖИНСОВЫЙ ДЖИНН ВЫШЕЛ НА СВОБОДУ

Молодежь постепенно вовлеклась в джинсовый бум, который буквально разорвался в середине 70-х, и джинсы превратились в абсолютный культ. Иметь фирменные джинсы, т. е. «фирму» (ударение на у!), было очень престижно, или, как сегодня сказали бы, круто. Мы жили в системе, где «западные» атрибуты, будь то музыка или джинсы, все предавались анафеме, что делало их еще более дефицитными и привлекательными.

Джинса также повышала наши шансы на успех у девушек.

Приехав, скажем, в провинцию в фирменном джинсовом костюме и модных шузах^[13], ты на танцах был Marchenprinz(мэрхен-принц)^[14], что, правда, неминуемо приводило к зависти местных конкурентов и порой даже к драке.

Цены на джинсы стремительно росли. Если в 73-м году Levis или Wrangler еще можно было достать за шестьдесят рублей, то уже в 75-м цена прочно стояла на отметке «стольник». Для сравнения: моя стипендия составляла около сорока рублей, а зарплата простого инженера — от ста двадцати до ста сорока рублей. А еще через два-три года «джинса» подскочила до двухсот рублей и относительно долго сохранялась на этом уровне. И это были столичные прайсы, в провинции дела обстояли еще «трагичнее».

Как это ни парадоксально звучит, нам посчастливилось жить в обществе глобального дефицита. Когда маленькие вещи могли делать жизнь безгранично счастливой. Нынешняя молодежь, живя в обществе необузданного потребления и заваленная товарами и услугами (тем самым морально обесцененными, будь то музыка, фильмы, книги, джинсы, сигареты и т. д.), не поймет тогдашних чувств. В данном феномене кроется одна из главных несправедливостей в этом мире — обесценивание идеалов и идолов, когда они становятся доступны и превращаются в ширпотреб.

И кто-то потом мне еще скажет, будто мы «боролись» за то, чтобы одеть всю страну в фирменный «Левис» и дать возможность всем, кому ни попадя, обладать полной коллекцией «родных» пластинок «Битлз» и «Хипов»…

Около джинсовых дел завертелась сразу масса аферистов и жучил разных мастей, которые почувствовали возможность поживиться. Но лишь немногие срывали приличный куш и покупали «джинсовые» дачи и машины. Было очень привлекательно иметь знакомых или друзей, которые ездят за кордон. Например, студентов-африканцев. Доставать дефицит было легче, конечно, девочкам горизонтальных профессий или «лицам нетрадиционной ориентации».

Перепродажа, посредничество или, как тогда это называлось, фарцовка, превратились буквально в массовую болезнь. В молодежном кругу дурным тоном было не знать основные джинсовые марки, такие, как Wrangler, Lee, Montana, Super Rifle и, конечно, Levi Strauss. На внутренний рынок просочилось много всякой дряни и низкопробных подделок под «фирму». Необходимо было срочно квалифицироваться в «профи», дабы не попасть впросак и безошибочно отличать «фирму´» от «техасов»^[15]. Существовало несколько приемов: прежде всего настоящие новые «трузера»^[16] имели специфический запах синего красителя индиго, они легко линяли и оставляли синее пятно на белом платке, если его немного намочить слюной и потереть о джинсы. Кроме того, оригинал от подделок типа «Милтонс»^[17] отличали по различным признакам и атрибутам, будь то пуговицы, лейбл, флажок, зиппер, фактура материала.

Я тоже начал с «Милтонс», отстояв четыре часа в очереди в универмаге на Калининском проспекте, где их, как тогда говорили, иногда «выбрасывали». Размер, конечно, оказался не мой, на три больше. Но кого тогда волновал правильный размер? Самое важное: достал, это главное! А размер — тьфу! Делов на три копейки: маманя ушьет, уберет лишнее.

Сложнее было, когда размер на три номера меньше, как это случилось с моими вторыми штанами по кличке Lee. Но все равно как-то умудрялись в них «вползать». Правда, нельзя было сидеть, особенно в возбужденном состоянии, например летом, когда прекрасная половина оголяется…

Позднее, когда появились бабки, а вернее, чеки, я смог, наконец, позволить себе примерить джинсы Super Rifle в «Березке» или у моего друга Борьки-фарцы, у которого всегда был хороший выбор мальтийского Wrangler.

Джинсовая волна выплеснула и отъявленных аферистов и бандитов, или, как тогда их называли, «кидальщиков». Продавались, например, искусно упакованные полуджинсы, т. е. одна штанина! Были отмечены и совсем ужасные случаи, когда у людей просто снимали джинсы в тихом переулке или отнимали при продаже (меня тоже однажды так «кинули»).

Однако оставим джинсовую тему, хотя она и была характерной чертой нашего времени, и продолжим повествование, если я вас еще не утомил, дорогой читатель.

 МОРДОВСКИЕ КРАСОТКИ И СТРАДАНИЯ ЮНОГО ДЕВСТВЕННИКА

Вернувшись с «картошки» домой где-то в конце октября, я получил известие: моего двоюродного брата Сашу забирают в Советскую армию. Он, конечно, очень хотел меня видеть на своих проводах. Дело в том, что в те былинные времена проводы в армию считались большим событием, почти как свадьба. У меня нет родных братьев и сестер, и получилось, что многочисленные двоюродные родственники стали ближе родных. Нужно было ехать. Но как? В учебное время? А дорога не близкая, за один день не управишься, — нужно было минимум три дня.

Основные неприятности, как всегда, с «военкой»: нужно писать рапорт на имя подполковника Берёзкина. К тому же начиналась пора зачетов, и необходимо было сдавать «хвосты».

На свой страх и риск решил все же ехать, заранее радуясь редкой возможности встретиться с многочисленными родственниками в солнечной Мордовии. Снова короткие приготовления, гудит как улей Казанский вокзал, и вот уже поезд «Москва — Саранск» несет меня в неведомые дали…

Попутчиком оказался какой-то небритый детина с нефтяного Севера. Видно было, что человек давно отвык от цивилизации, и желание с кем-нибудь пообщаться так и лилось через край. Не успели скрыться за окном окраины Москвы, как он достал уже початый пузырь, привычным движением руки наполнил двухсотграммовый стакан и протянул мне:

Пей до дна! Угощаю!

Я безнадежно пытаюсь делать вид, что это обращение относится не ко мне. Однако мне по-мужски не хочется и «падать в грязь лицом», как у нас говорят (хотя известно, что именно такие знакомства, в конце концов, к этому и приводят!). В качестве закусона на столике скромно лежала пачка вафель московской фабрики «RotFront». Я понял, что позаниматься в поезде мне не суждено и что напрасно брал с собой многопудовый том «Физической химии». С трудом, со слезами на глазах осилил это непрошеное угощение. К слову, употреблял я крепкие горячительные напитки очень редко, как правило, только в таких экстремальных ситуациях. Сказалась характерная черта нашей молодости: никогда никому не отказывать. Слишком поздно мы осознали эту ошибку воспитания, уж «наевшись» плачевными результатами.

Тем временем меня ждал уже очередной стакан, который, несмотря на острое желание показать себя настоящим химиком-мужиком, я сумел осилить лишь наполовину. Очень скоро действительность потеряла объективную реальность, а время — физический смысл. От вафель остались лишь крошки. В голове зашумело, и закрутился цветной калейдоскоп, почти как в Lucy In The Sky With Diamonds^[18], хотя ЛСД^[19] вроде не глотали.

К моему счастью, в соседнем купе ехали солдаты на дембель^[20]. Трудно было найти более счастливое и радостное состояние, чем то, в каком находились эти ребята. Тот, кто прошел армию, наверняка согласится со мной. Дембеля-то и составили компанию буровику-нефтянику из Тюмени. Я же незаметно, с большим трудом и риском сломать шею, заполз на вторую полку и мирно заснул, продолжая уже во сне смотреть историю про битловскую загадочную Люси…

Фирменный поезд «Москва — Саранск» прибыл рано утром ровно по расписанию на станцию Рузаевка, затерявшуюся в шестистах километрах от Москвы на восток. Здесь-то и проживала вся моя многочисленная мордовская родня.

Меня никто не встречает, поскольку не успел отбить телеграмму. Всегда люблю приезжать инкогнито, обыденно и без пышных встреч. Было весьма прохладно, все мои члены дрожали после вчерашнего знакомства, голова гудела, как после посещения рок-концерта. Пройдя неверной походкой около километра, увидел знакомый мост через маленькую речушку Пишлю и бабушкин дом. Стучу, домочадцы спросонья долго не могут открыть дверь, и, наконец, радостный возглас: — Москвич приехал!

Все целуемся. Иван, мой дядя, побежал за бутылкой, сноха суетится около стола, хозяйский кот по имени Капитан доверительно вертится у моих ног. Тут же и второй кот, его подчиненный по кличке Матрос. Видно, учуяли, шельмы, что привез рыбу снохе в подарок… Иван не заставляет себя долго ждать. Подоспела картошечка с солеными огурчиками и квашеной капусткой собственного приготовления, грузди-грибки и прочие разносолы. Наливается стопка за стопкой, хозяева все время уговаривают съесть еще что-нибудь. Начинается обычный в таких случаях разговор о жизни, новостях, воспоминания:

А ты помнишь, кузнец Кузьма был? В прошлом году сам сгорел, внутри как-то загорелся, чересчур выпил… Хороший человек был…

И тому подобное (совсем по Гоголю!). Капитан с Матросом, получив изрядные куски рыбы, отдыхают под столом и что-то там мурлычут, свернувшись в клубок. Есть всегда какая-то неповторимая прелесть в таких встречах. Но уж больно редко они бывают.

Часа через три, солидно накачавшись, мы с Иваном собираемся в «дорогу». Начинается обход многочисленных родственников. В трех километрах отсюда живут моя тетя, двоюродные братья и сестры. Нетвердым шагом, наконец, добираемся до них. Здесь начинается все сначала: водочка, селедочка… В первый день всех родственников обойти не удалось. Нужно обладать поистине железным здоровьем, чтобы никого не обидеть. Вся недельная поездка превратилась в какое-то бесконечное питейное заведение на одном дыхании, без просыхания. Когда кончаются цивильные напитки, достают «первач» на меду или бражку. Разит, правда, сивухой, но если не нюхать, то можно принять, особенно после баньки или с морозца.

В этот раз кульминацией все-таки были проводы Сашка в армию. Собралось много народу. После застолья все кругом закрутилось и заплясало. Молодежь с ее громкой музыкой оттеснили на кухню. Брат пригласил симпатичных девчонок из своего класса, которые, несмотря на провинциальность, могли удовлетворить самые изысканные вкусы избалованной столичной молодежи.

Особенно выделялась Анечка — стройная, лет семнадцати, и очень приятная на внешность. Пригласив на танец и коснувшись ее талии, вдруг почувствовал, что ноги стали куда-то проваливаться, а я просто таю в пространстве. Стало так легко и приятно!.. Вечер приобрел совершенно другой смысл. Кажется, это было то хрупкое и еще ненадежное чувство, которое называют любовью с первого взгляда (что есть одна из последних больших утопий человечества).

От нее исходила невероятная, ошеломляющая притягательность и неуловимо-сладкий аромат. Стройные линии ее тела и облегающая мини-юбка меня просто сразили наповал. Я даже не подозревал, что окажусь такой легкой жертвой женского колдовства или коварной игры сексуальных гормонов. Нет, она не была суперкрасавицей, но какая-то необъяснимая изюминка в ней меня зацепила.

«Вот это да, вот это ни фига!» — повторял я про себя. — «Как все в жизни быстро может произойти! В этом-то и ее прелесть…»

Невероятная, ошеломляющая, притягательно-загадочная Анечка!..

Вся выпитая за этот вечер бормотуха мгновенно выветрилась из головы. Как бы я хотел, чтобы вечер продолжался бесконечно и танцевать с Анечкой еще и еще. Но, к сожалению, она отнеслась к моей невинной навязчивости очень скептично, очевидно, уже зная, что нужно столичным мальчикам от скромных провинциальных девушек. К тому же на нее стали косо посматривать подруги. Вот уж эта закоренелая боязнь молвы в нашей деревне! Один раз прошелся за ручку с девушкой, и уже лепят ярлык: «жених и невеста». Воспользовавшись моментом, она просто исчезла, даже не потеряв своей туфельки.

Я пытался ее повсюду найти, но безуспешно. С горя пришлось надраться самогону.

Наутро встал совершенно разбитый. Кончен бал, окончен вечер. Нужно срочно сматывать удочки и ехать в Москву — навстречу неприятностям, к подполковнику. Брат, узнав о моем фиаско с Анечкой, ничем не мог помочь, но сообщил ее адрес (мобильных телефонов и имейлов тогда не было).

Тепло распростившись со всеми родственниками, особенно с дядей Иваном и, конечно, с будущим салагой (молодым солдатом), вылетел первым рейсом в Москву на стареньком АН-24 местной авиакомпании Саранска. Мысль об Анечке ни на секунду не покидала меня.

Через шесть часов я был уже дома и тотчас же написал ей мое первое love letter^[21]. Кажется, оно было неплохим, в любом случае очень искренним. Удивительно, но ответ не заставил себя ждать. Началась яростная переписка. Было, действительно, очень приятно получать от нее долгожданные письма, полные тепла и надежды. Жалко, что все эти письма (а их было с полсотни) оказались потеряны.

«Но что же дальше?» — спросит нетерпеливый читатель. А дальше, не видя реальной возможности встретиться в ближайшее время, мы постепенно охладели к письмам и вернулись к своим привычным занятиям: я — в университете, а она — в кулинарном техникуме. Увы, преодолеть расстояние в шестьсот километров и броситься друг другу в объятия мы так и не решились. Это произойдет значительно позже, когда я уже стану «не совсем свободен», так что, к сожалению, нашим мечтам не суждено было сбыться… И глава жизни под названием «Аня + Леша = будущий бэби» так и не была написана…

Приближалась зимняя сессия 1974 года. Мой интерес к кинетике электродных процессов на кафедре электрохимии не пропал даром и принес свои плоды. Пользуясь покровительством Н. В. Федорович, мы с Титаном получили «автоматы» по физхимии, точнее по ее разделу «Кинетика химических реакций». Это значительно облегчило нашу участь в ту сессию.

(продолжение)

Примечания

[1] А. Ушмаев. «Память о чудном мгновении» В кн.: Alma mater, химфак МГУ, 1971-1976. Вспоминаем вместе [сборник том 1] / 2-е изд., доп. — Москва, CLUB PRINT, 2019, сс. 115-243.

[2] Happy (англ.) — счастливый.

[3] Flat (англ.) — отдельная квартира

[4] Klo (англ.) — уборная.

[5] Saturday night (англ.) — субботний вечер, который позднее превратился в «лихорадку» Saturday night fever группы Bee Gees.

[6] Um Gottes Willen! (нем.) — Не дай бог!

[7] В советские времена было довольно распространено такое «чудо» техники: пивбары-автоматы. Пиво в них заливали из автоцистерн. Изначально за 20 копеек в стаканчик наливалось 435 миллилитров пива.

[8] ДЭТА — химическое средство, отпугивающее врагов и друзей человека.

[9] «У Безрукого», или «стояк» — ближайший к МГУ бар пивных автоматов.

[10] Демон Максвелла — маленькое гипотетическое существо, которое иногда отменяет второй закон термодинамики.

[11] «Политэк» — тогда политическая экономия, сегодня, наверно, просто «Капитал» по Марксу. (Примечание автора)

[12] О. А. Петрий — выпускник химфака МГУ, доктор химических наук, профессор МГУ. Развил теорию поверхностных явлений на электродах.

[13] Шузы (от англ. shoes) — ботинки.

[14] Marchenprinz — сказочный принц.

[15] Texas — штат в США, который по-русски произносится почему-то «Техас». А у нас обычные рабочие штаны из брезентовой ткани тоже почему-то назывались пренебрежительно «техасами».

[16] Trousers (англ.) — штаны.

[17] Низкопробные джинсы из Индии — в начале 70-х мечта малолеток пубертатного возраста.

[18] Знаменитая песенка «Битлз» — «Люся на небе с бриллиантами», или якобы сокращенно в английской аббревиатуре LSD (игра букв!).

[19] ЛСД — культовый наркотик-галлюцинат 60-х годов.

[20] Дембель — демобилизация (также демобилизованный) из армии.

[21] Love letter (англ.) — любовное письмо, любовное послание.